Предисловие
Анализ повести «Вий» представляет собой непрерывное доказательство гениальности Гоголя. Во — первых это произведение, где как и в других предыдущих произведениях Гоголя романтизм перемешан с реализмом, где детальное и колоритное бытописание соседствует с ярчайшими фантасмагориями, где обычные люди взаимодействуют с невероятными сущностями и где мистический ужас разбавляется лукавым прищуром народной иронии. Ну и, конечно же, гоголевские великолепные природные пасторали перемежающиеся с пейзажами, достойными гравюр Дюрера и полотен Босха.
Коротко о содержании повести «Вий»:
«Вий»—третья повесть из гоголевского сборника «Миргород» (первая—«Старосветские помещики», вторая-«Тарас Бульба», четвёртая-«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»).
Хома Брут, ученик киевской духовной семинарии (бурсы), будучи на каникулах, по пути домой остановился на постой на хуторе. Ночью старуха, хозяйка хутора пришла к Хоме поразив его демоническими глазами, запрыгнула ему на плечи и погнала. Здесь то Брут и понял, кто она такая.
Словно конь Хома галопом нёсся по просторам с ведьмой за спиной. Затем, придя в себя и произнося молитвы, сумел сбросить её с себя. Придавив её и взяв лежавшее на дороге полено стал колотить ведьму. Старуха вначале хрипло ревевшая диким голосом, постепенно стала трансформироваться из безобразной и уродливой в красивую девушку. В страхе Хома бросил ведьму, побежал к городу, находившемуся неподалёку. Через короткое время он и вовсе забыл о произошедшем.
Но вскоре же стало известно, что дочь одного из сотников была найдена вся избитая и перед смертью пожелала, чтобы после смерти три дня отходную по ней читал семинарист Хома Брут. Ректор академии вызвал Хому к себе и велел ехать к сотнику в сопровождении присланных им козаков.
Всё понял Хома, но деваться было некуда. Он подчинился, надеясь бежать при первой же возможности. Но козаки не дали ему этого шанса. В разговоре с Хомой сотник всё удивлялся, почему дочь пожелала именно его в качестве чтеца отходных молитв, но волю дочери был намерен исполнить. Он привёл Хому к гробу и тот с ужасом узнал в ней ведьму, убитую им.
Перед заходом солнца гроб отнесли в церковь на окраине. Во время ужина Хомы с казаками, те говорили ему вполголоса, что знают, что панночка была ведьма, что она пила кровь, что заездила до смерти влюблённого в неё псаря Микиту.
Затем четверо казаков сопроводили Хому в церковь и заперли там.
Первая ночь.
Хому трясёт, хотя он и успел за ужином подкрепить себя доброй чаркой горилки. Во время чтения молитвы он всё время оглядывался на гроб. И вот ужасный момент настал — панночка поднялась, встала из гроба и направилась искать его.
В ужасе Хома чертит вокруг себя круг и читает громче. И ведьма не может переступить его останавливаясь на самой черте. Ведьма возвращается в гроби начинает парить в церкви, но так и не видит Хомы. Звучит первый крик петуха и ведьма снова замирает неподвижно.
Козаки отпирают двери и измученный Хома получает передышку. Но приходит вечер и его опять под конвоем ведут в ночной кошмар…
Вторая ночь.
Брут во второй раз чертит круг и начинает читать. Мёртвая вновь встаёт из гроба и не может преодолеть меловой круг, скрипя и лязгая зубами, бормоча при этом свои заклятья. В церкви свищет ветер, в окна бьются какие-то мерзкие сущности. Но весь адский цирк кончается при первом крике петуха. Козаки утром отворяющие двери видят перед собой поседевшего Хому…
Он пытается отказаться читать молитвы по сотниковой дочери. Но сотник настаивает на своём, угрожая плетьми. Хома пробует бежать, но козаки сотника догоняют и возвращают его обратно.
Ночь третья.
И вновь Хому заперли с гробом, теперь уже в последний, третий раз. Неясная, робкая надежда теснится в его душе и душе сопереживающего ему читателя. Опять панночка встаёт, скалясь перекошенным лицом, вся трясясь в бешеных конвульсиях. Напряжение нарастает. Тучи нечисти, налетевшей в выбитые окна и двери церкви, неистовым смерчем вращаются вокруг философа. Но он недосягаем для них и надежда на благополучный исход начинает крепнуть в измученной душе Хомы, но ведьма визгливо приказывает нечисти привести Вия.
Чудовище( Вий), покрытое могильной землёй больше похоже на громадный обрубок дерева с длинными корнеподобными руками и ногами, а самой ужасающей деталью были были длинные свисавшие до земли веки. Вызывающим дрожь полурёвом Вий требует: «Поднимите мне веки!» поднять себе веки. Внутренний голос шепчет Хоме: «Не гляди!», но какое-то гибельное противоречие вперемешку с убийственным любопытством заставляет его не послушаться и поднять глаза на монстра. Всё!
«Вот он!» – ревёт Вий, указывая на Хому и разрушая, тем самым, его магическую защиту. Упыри наваливаются на хлопца и сердце его останавливается.
Бешено визжащие упыри заглушают первый крик петуха. Лишь второй слышат они, когда становится уже поздно. Нечисть в ужасе ломится из церкви, но вязнет в дверях и окнах. А поутру селяне видят жуткую картину. Церковь становится запретным местом, а затем зарастает и поглощается лесом.
Романтико-«фэнтэзийная» составляющая «Вия»
Сказочно — мистическая составляющая повести проявляется и развивается в народных суевериях о реальности сущностей потусторонних: ведьм, оборотней и, конечно, Вия. Ведьма- дочь сотника, может трансформироваться то в собаку, то — в уродливую старуху, пьющую кровь, преимущественно — у беззащитных детей.
Панна своя среди нечисти: чертей, демонов и упырей и почти на короткой ноге с Вием, «начальником гномов»(1) по словам Гоголя. Она скачет на плечах парубков, рискнувших заигрывать с ней и загоняет их, словно лошадей, насмерть. Причём слуги её отца почти наверняка знают, кто она, в самом деле.
Гоголь виртуозно владеет сказочно-мистической палитрой. Фантазия его слова легка и волшебна. Тонкая натура и впечатлительность Гоголя постоянно прибегает к помощи элементов мистицизма.(2)
А шабаш вурдалаков в церкви во главе с парящей во гробе ведьмой, описан Гоголем с такой мощью и сочностью красок, что полотна Босха и Брейгеля, с их галлюциногенным воздействием, слегка блекнут перед кошмаром Гоголевской фантазии… Ни до, ни после Гоголя, никто не смог превзойти ужас сцены с Вием и она так и остаётся непревзойдённым коктейлем из почти больной фантазии с гениальностью художника слова.
Невероятная гениальность Гоголя ещё раз подтвердится при описании калейдоскопических картин колдовской ночи, во время скачки Хомы Брута, с ведьмой, взгромоздившейся на него . Вряд ли возможно встретить строки равные по силе и проникновенности нежели у Гоголя в этом эпизоде. Этими картинами можно просто упиваться… (3).
Перечитывая эти строки опять и опять, ощущаешь невероятное чувство – физически личного присутствия… Мы словно начинаем дышать этим благоухающим воздухом тёплой, украинской ночи; ночи, когда чудеса становятся реальностью, окутанной дымкой сна , но — «с открытыми глазами» (4).
«Тысяча и одна ночь…» — бледнеют и стыдливо скрываются в тени истинного шедевра, что уж там говорить о жалких попытках писателей до Гоголя описать что-то страшное или потустороннее…
Реализм в повести «Вий»
Мастерство Гоголя проявлено и при описании вещей обыденных и, казалось бы, малоинтересных. Но в изображении Гоголя они также приобретают неповторимую перчинку и колорит: речь идёт о повседневности киевской бурсы и жизни находящихся там «бурсаков». Их характеры и особенности выписаны Гоголем с присущим ему изяществом и глубиной. Впрочем все второстепенные, казалось бы, персонажи выведены Писателем столь же ёмко, полнокровно и своеобразно.
Студенческая жизнь в Европе средне- и поздневековой, всегда была достаточно суровой и полной лишений. Жизнь впроголодь, суровая дисциплина (часто — с поркой), зубрёжка всё это приводило у иных студиозусов к появлению фаталистически-философского отношения к жизни, что в полной мере отражено в характере главного героя.
Хома Брут — как яркий носитель украинского национального характера
Итак, «философ»(5) Хома Брут. Анализируя характер Хомы видишь перед собой хлопчика, достаточно равнодушного, почти флегматичного, преизрядно ленивого, но склонного к юмору.
«Чому быть, того не миновать» – вот его девиз и, где то, жизненное кредо. И из этого эмоционального статуса вывести его почти невозможно, что доказывают все последовавшие с ним злоключения.
Забив поленом ведьму, Хома Брут отобедал в корчме и придя в полное душевное равновесие, «глядел на приходивших и уходивших хладнокровно, довольными глазами и вовсе уже не думал о своем необыкновенном происшествии».
Глядя же в церкви на ведьму, он шепчет себе «ничего!». В минуты подступающего ужаса – гонит его напоминанием себе, что он – «казак», что ему стыдно «бояться».
После жути первой ночи в церкви Хома достаточно быстро возвращается к душевному спокойствию:»Философ был из числа тех людей, которых, если накормят, то у них пробуждается необыкновенная филантропия. Он, лежа со своей трубкой в зубах, глядел на всех необыкновенно сладкими глазами и беспрерывно поплевывал в сторону».
После второй ночи, поседевший Брут, на вопросы, что же там такое творится по ночам в церкви, лишь замечает, что: «много на свете всякой дряни водится! А страхи такие случаются… Ну…» – и всё…
И хотя Гоголь показывает некоторое нарастание страха в душе бурсака, перед последней ночью предчувствуя, как истинный фаталист, неизбежное, Хома, повергая присутствующих в изумление, предаётся веселью и с упоением пляшет гопака.
Вообще, образ казака-философа, фаталиста и флегматика — любимый типаж Гоголя. Старые, бывалые казаки-рассказчики всех этих «страховинных казочек», друзья Хомы Брута (тоже «философы»)все обладают этим же хладнокровием.
Тиберий Горобец, например, делает вывод: «Я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся; а если бы не побоялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то ничего и не будет! Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, все ведьмы».
«Экая невидальщина! Кто на своем веку не знался с нечистым!», – говорит один из них.
«Так ему Бог дал! – поддерживает его бурсак Халява. – Пойдем в шинок, да помянем его душу!»
Уверенность в своей правоте, невозмутимое спокойствие и неспешность, черта национальная, украинская. Реалисты по жизни украинцы могут описать реалистически любую сказочную ситуацию. Реалистически, а значит — обыденно и именно это позволяет им смеяться даже там, где смеяться, казалось бы, невозможно.
Примечания
(1) В подстрочнике к повести Гоголь пишет: «Вий – есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в той же простоте, как слышал».
(2) Об этом свидетельствует хотя бы, его собственное признание, что страшные сказки в детстве его очень занимали и волновали. В повести «Старосветские помещики» Гоголь в одном месте вспоминает, как часто в детстве он слышал таинственный голос, звавший его по имени. «Признаюсь, – говорит он, – мне всегда был страшен этот таинственный зов. Я помню, в детстве я часто его слышал. Иногда вдруг позади меня кто-то явственно произносит мое имя. Я, обыкновенно, тогда бежал с величайшим страхом и занимавшимся дыханием из сада…»
(3) «Леса, луга, небо, долины – всё, казалось, как будто спало с открытыми глазами; ветер хоть бы раз вспорхнул где-нибудь; в ночной свежести было что-то влажно-теплое; тени от дерев и кустов, как кометы, острыми клинами падали на отлогую равнину; такая была ночь, когда философ Хома Брут скакал с непонятным всадником на спине…». Что за божественные строки!!!
(4) «…Он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу. Он опустил голову вниз и видел, что трава, бывшая почти под ногами его, казалось, росла глубоко и далеко, и что сверх её находилась прозрачная, как горный ключ, вода, и трава казалась дном какого-то светлого, прозрачного до самой глубины, моря; по крайней мере, он видел ясно, как он отражался в ней вместе с сидевшею на спине старухою. Он видел, как, вместо месяца, светило там какое-то солнце; он слышал, как голубые колокольчики, наклоняя свои головки, звенели; он видел, как из-за осоки выплывала русалка… Видит ли он это, или не видит? Наяву ли его, или снится? Но там что? ветер, или музыка? звенит, звенит и вьется, и подступает, и вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью.
«Что это?» – думал философ Хома Брут, глядя вниз, несясь во всю прыть… Он чувствовал бесовски-сладкое чувство, он чувствовал какое-то томительно-страшное наслаждение…».
(5) «Философом» он назван потому, что был в предпоследнем классе бурсы.
В последнем классе преподавалось только «богословие», и ученики носили название «богословов»; в предпоследнем классе преподавалась «философия» – и ученики назывались «философами».